Затворник святитель Иеремия (Соловьев)
Преосвященный Иеремия родился 10 апреля 1799 года в селе Георгиевском Орловской губернии Ливенского уезда, в семье причетника Иоанна и жены его Марии Феоктистовны и во святом крещении назван был Иродионом. Благочестивые родители и сына своего воспитали в таком же духе. В особенности благотворное влияние на будущего подвижника имела его мать, у которой не было иного наставления, иной слезной мольбы к горячо любимому сыну, как следующее: «Молись, молись, всегда молись, молись втайне, молись ночью, молись пред всяким уроком своим и всяким делом».
В 1810 году отрок Иродион поступил в семинарию, находившуюся тогда в городе Севске Орловской губернии, а в 1819 году окончил курс учения со степенью студента. Примерное благонравие и всегдашнее молитвенное настроение юноши обратили на него внимание начальства, так что вскоре по окончании курса Иродион Соловьев был определен инспектором и учителем Севского Духовного училища. Ректором в то время был иеромонах Иаков, впоследствии архиепископ Нижегородский, который очень полюбил своего юного ближайшего помощника и своими беседами расположил его к мысли о житии иноческом. Но желание родителей Иродиона Соловьева было видеть его в сане священника и женатым, что совершенно не согласовалось с внутренним его настроением, с усиливавшимся пламенным стремлением в монастырское уединение. Отсюда — борьба и сердечная молитва ко Господу: «Скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду». Господь внял молению своего раба, и когда Иродион Соловьев почти уже решился было исполнить желание родителей — вступить в брак, по-видимому, неожиданный случай окончательно и бесповоротно решил судьбу его в ином направлении.
Рассказывали, что когда священник И. З. Вуколов пришел к известному прозорливому елецкому священнику отцу Иоанну Борисовичу вместе с Иродионом Соловьевым, собравшимся жениться и желавшим принять благословение на брак, то отец Иоанн принял их радушно и для угощения положил на тарелку что-то из мясного, а когда гости подходили к тарелке, отец Иоанн останавливает Соловьева и говорит: «Нет, брат, нам к этому не надобно прикасаться, мы с тобой икры съедим».
Затем отец Иоанн вынес им два посоха и жезл архиерейский: один из посохов он вручил священнику со словами «это вот тебе», а другой оставил у себя в руках, сказав: «Это мне, тебе же, — прибавил он, обращаясь к Иродиону Соловьеву, — даю жезл архиерейский». Это так подействовало на молодого человека, что он жениться раздумал и вскоре поступил послушником в Брянский Печерский монастырь, где смиренно проходил все послушания по порядку, начиная с самых низших чернорабочих. Недолго, однако, продолжался этот монастырский искус: вскоре, по требованию комиссии Духовных училищ, Соловьев был отправлен в Петербургскую Духовную академию на учебу за казенный счет. Большое содействие в этом отношении оказал друг и товарищ И. Соловьева иеромонах Иннокентий (Борисов), бывший в то время бакалавром Петербургской академии (впоследствии архиепископ Херсонский).
В 1824 году студент Соловьев был пострижен в монашество, с именем Иеремии, Преосвященным Григорием, епископом Ревельским, ректором академии (впоследствии митрополитом СанктПетербургским), и в том же году, тем же архиереем рукоположен в сан иеродиакона, а в 1827 году архиепископом Рязанским Филаретом (впоследствии митрополитом Киевским) — во иеромонаха. По окончании курса в академии иеромонах Иеремия проходил должности: законоучителя 2-го кадетского корпуса и настоятеля церкви этого заведения, а затем — бакалавра Петербургской Духовной академии. Посвященный в 1830 году в сан архимандрита, он последовательно занимал должности: инспектора Киевской академии, ректора Киевской семинарии и, наконец, ректора Киевской академии. Студентом академии в то время был и Преосвященный Феофан, Вышенский затворник, тоже орловский уроженец (в миру Георгий Васильевич Говоров). Отличавшийся строго подвижнической жизнью ректор академии не мог не полюбить юного студента-земляка, всей душой стремившегося посвятить себя иноческому житию, и вот, в 1841 году 15 февраля, архимандрит Иеремия имел утешение постричь в монашество студента Георгия Говорова. Вскоре после этого архимандрит Иеремия был призван к высшему служению Церкви в сане епископа Чигиринского, викария Киевской митрополии, и, таким образом, исполнилось предсказание отца Иоанна Борисовича об архиерействе студента Иродиона Соловьева…
6 апреля 1841 года, в день своей святительской хиротонии во епископа, Преосвященный Иеремия рукоположил монаха Феофана в сан иеродиакона, а 1 июля того же года в иеромонаха.
Замечательно, что такой подвижник, как Преосвященный Феофан, пострижен в монашество и рукоположен в первые две степени священства таким истинно богоугодным мужем, как Преосвященный Иеремия. Так в жизни духовной один ярко горящий светильник горением Божественного света возжигает другие, новые светильники, да во время свое поставлены будут на свещнице и светят всем, «иже во храмине суть».
В 1843 году Преосвященный Иеремия был назначен во вновь открытую на Кавказе епархию и наименован епископом Кавказским и Черноморским. На Кавказе ему, как первоначальнику и устроителю епархии, пришлось много потрудиться, и ревностный архипастырь трудился, не покладая рук. В особенности он старался рассеять заблуждения раскольников и магометан и питал надежду на скорое обращение и тех, и других. Но исконный враг нашего спасения не дремал и воздвиг многих раскольников против архипастыря. Путем жалобы на якобы чинимые им стеснения со стороны Преосвященного, раскольники достигли того, что все казачьи церкви и духовенство северного Кавказа отделены были от Кавказской епархии и переданы в ведомство специального обер-священника Кавказской армии. Много скорбей пришлось при этом претерпеть Преосвященному, так что в 1848 году он решился подать прошение об увольнении на покой, но Святейший Синод пожелал, чтобы епископ Иеремия, для пользы Церкви, не оставлял вверенной ему епархии. Видя, однако, безуспешность просьб своих о возвращении в епархиальное ведомство отнятых приходов, в которых видимо стали умножаться нестроения и усиливаться раскол, он в 1849 году вторично подал прошение об увольнении на покой. Вместо покоя он был перемещен на епископскую кафедру в Полтаву, где пробыл, однако, не более года с небольшим, все помышляя об увольнении своем на покой в Киево-Печерскую Лавру, но вместо этого, в 1851 году, был перемещен на кафедру Нижегородскую.
Как во всех местах своей службы, так и в Нижнем Новгороде Преосвященный Иеремия, занимаясь многообразными и утомительными делами управления паствой, в то же время не переставал быть сокровенным от мира подвижником и теплым молитвенником. Много скорбей пришлось претерпеть святителю в Нижнем за свою архипастырскую ревность о славе Святой Церкви. Понятно, что при строго аскетическом настроении, да еще при умножении скорбей, великий святитель званием архиерея очень тяготился и всеми мыслями стремился обрести давно желанный покой в тихой обители. Наконец, в 1857 году желание сердца его исполнилось. Вот что по этому поводу писал сам Преосвященный 3 мая 1857 года. «В день священнейший памяти преподобного отца Феодосия Киево-Печерского и празднества чудотворной иконы Богородичной Печерской, совершаемого в Брянской Свенской обители и в Нижегородском нашем Печерском монастыре, помолясь и довольно размыслив, отправил в Санкт-Петербург прошение об увольнении от епархиального бремени и о дозволении мне жить в числе братства в Печерском монастыре. Прошение уготовано еще в январе; вчера запечатано. Несмотря на унылое и скорбное состояние души, спалось добре, и нечто виделось во сне, знаменательное посещение Царицы милостивое, но для меня притрепетное; светоносное, но меня смутившее… Господи, помилуй… Образ Ее навсегда да останется в душе моей… Царю небесный и Царица небесная не отвергните мене от Лица Вашего в предстоящем моем уединении, и не отвратите слуха Вашего от молитв моих и не отымите у мене благодати Вашей… но да приумножится… в день скорбей моих…».
«3 мая, в день празднества иконе Богоматери, совершаемого в Печерской лавре, где Бог сподобил меня приять архиерейскую хиротонию, в Свенском, Орловской епархии, Новопечерском монастыре, где, по всемилосердому устроению Промысла Божия, под руководством Смарагда, положил я начало покаянному житию, и в Нижегородском Печерском монастыре, мною управляемом, в день сего празднества и преподобного отца Киево-Печерского, я, помолясь Господу Богу, послал прошение, за несколько месяцев приготовленное, об увольнении меня от настоящего моего послушания святительского… Вот что ныне мне приснилось: два архиерея (не помню, откуда взялись они). Я за ними. Идем в келию, куда прошусь и куда желаю. Я в трепете, ожидая от них укора за мое отречение от кафедры (мнилось — Кавказской). Но они безмолвно идут впереди, пришли в келию, сели, чашку чая выкушали молча, и молча встали, и вышли молча же, оставив меня. Я не переставал ожидать упрека или какого-либо знака неудовольствия, но они ни слова не изрекли трепещущему моему сердцу… Буди тако зде и тамо… ныне и тогда… да не буду осуждена… Один из них был тот самый первосвятитель, который, в 1843 году 1 января, в день, когда состоялся указ о назначении меня на Кавказ, напутствовал меня на некое дело, тогда еще неизвестное мне, благословением, рукоположением и неким, приснопамятным для меня, наставлением, — напутствовал в сновидении, в Лавре, в алтаре Великой ее церкви. Но тогда представились — токмо он, предстоящий у престола, и я, грешный, пред ним на коленях, — теперь два они, шествующие, и я за ними. Тогда святитель в полном облачении и руку полагал на меня и ободрял, и наставлял; теперь оба они и на пути в келию, и в келии снуя, пребыли совершенно безмолвно, и не сказали мне ни слова… И оба в рясах. О, Господи, буди воля Твоя, не остави мене, не взыщи с меня. Упокой душу мою в келейном молчании и в безмолвии, и научи меня полагать хранение устам и мыслям моим, выну и повсюду». А 21 июня 1857 года уже прибавлял: «Исполнилось виденное во сне… Я в келии на молчании».
Получив указ Святейшего Синода от 17 июня 1857 года об увольнении на покой, преосвященный Иеремия, не объявляя об этом никому, приказал подать себе карету и отправился в Печерский монастырь. Карету отправил обратно в Архиерейский дом, а сам более туда уже не возвращался и поселился в заранее избранной им келии. И с тех пор, 27 лет, пребывал святитель Божий на покое, сперва, после Печерского монастыря, в Феодоровском Городецком, Балахнинского уезда, и, наконец, последние годы в Нижегородском Благовещенском. От юности ревновавший о высшем духовном совершенстве, Преосвященный Иеремия, чрез несколько лет после удаления на покой, от иеросхимонаха Печерского монастыря Мардария тайно принял схиму с именем Иоанна. Неослабно, до конца дней, подвизаясь в подвигах молитвы, бдения и поста, архипастырь-отшельник наполнял досуги свои писанием сочинений. В монастырском уединении святитель-подвижник зорко следил за всеми событиями в Церкви и государстве, добру радовался, о злоключениях скорбел и старался, по возможности, всякому благому делу помочь, если не делом, то словом, всего же более молитвой. А он был великий молитвенник. Жизнь его на покое, по словам преосвященного Макария (Миролюбова), епископа Нижегородского, а впоследствии Донского, «была ознаменована постоянной молитвой и богомыслием». Он любил беседовать с Богом и совершать молитвы и богослужения в келейном храме с одним иеродиаконом. К его молитвам прибегали многие и пользовались от него душеспасительными советами и даром прозрения. Святитель-подвижник особенно любил святителя Тихона и хотел ему подражать. Выдающейся чертой Преосвященного Иеремии была широкая благотворительность. «Сколько обителей, храмов, богоугодных заведений и обществ или братств обогащено его различными вкладами, — говорил в слове при погребении его Преосвященный Макарий. — Сколько стипендиатов в семинариях и училищах содержатся на его жертвы. На таковые и другие благотворения иждивалось все его имущество до последних регалий. Замечательно, что все стипендиаты носят не его имя, а имена знаемых и уважаемых им лиц в том и другом месте. В числе имен этих стоят: то Филарет Киевский, то Иннокентий Херсонский, то Серафим Саровский, то Питирим, Дамаскин и Иаков Нижегородские, то протоиерей Скворцов и другие. Судя по таковым распоряжениям, он не искал себе чести и славы, а хотел быть тайным благотворителем, подобным святителю Николаю, в день которого и предал душу свою Господу, 6 декабря. Благотворительность его простиралась до того, что он мог сказать пред всеми: нагим вступил я на землю, нагим и возвращусь в нее!»
Во время предсмертной болезни своей Преосвященный Иеремия неоднократно исповедовался и приобщался, а также сподобился таинства елеосвящения. За три дня до кончины последний раз исповедался и просил прочесть канон молебный на исход души. До последнего вздоха подвижник Божий был в полной памяти. «Пора домой», — были его последние слова… 6 декабря 1884 года (по ст. стилю), в 11 часов утра, архипастырь тихо почил от трудов своих навеки…
Блаженная юродивая Елизавета Ивановна Борисова
О жизни блаженной старицы Елизавете Ивановне известно очень мало, родилась она вероятно в первой половине 19 века. Известно, что в молодости блаженная пришла в Троицкий Белбажский монастырь из Ветлуги зимой (босая). Ночью тайно чистила территорию монастыря от снега, днём принимала страждущих. По свидетельству современников верующие со всей округи, приезжали в монастырь к прозорливице за духовным советом и благословением перед принятием жизненноважных решений.
Составитель книги «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним» иеромонах Дамаскин (Орловский) отмечает: «Блаженная Елизавета Ивановна подвизалась в Семеновском уезде Нижегородской губернии в конце XIX начале XX века… Умерла она в глубокой старости. Прозорливость ее была поразительна. Так Вера, послушница игумений Крестовоздвиженского монастыря матери Назареты, когда ей было двенадцать лет, ходила к блаженной за благословением идти в монастырь. Она помолчала, а потом сказала:
— Потом придешь, когда матушка уедет.
И потребовала себе киселя. Морщилась и не ела.
Вера вернулась домой и прожила в миру до восемнадцати лет… Наконец, она решилась просить родителей отвезти ее в Крестовоздвиженский нижегородский монастырь. Приехала в тот момент, когда у игумений скончалась («уехала») ее келейница, и на ее место взяли Веру. В монастыре за трапезой подавался почти каждый день кисель, которого она есть не могла.
О блаженной Елизавете много рассказывал основатель пустыни Св. Параклита о. Дорофей. В юношеские годы он очень любил веселую жизнь. Как-то еще семинаристом ехал он с братом-священником в Ветлугу. Брат его позвал:
— Заедем в Белбажский монастырь к Елизавете Ивановне.
… Предварительно заехали на базар за гостинцами. Хотелось ему купить яблок и арбуз, но арбуза не нашлось, и семинарист посмеялся: «Хороша она и без арбуза».
Приехали они в монастырь и пошли к блаженной. У нее был отдельный домик в одну комнату, в которой она построила крошечную каморку, где и жила в страшном смраде и грязи; ходила всегда в холщовой рубашке; народ принимала во внешней комнате. Вышла она к ним и начала вслух молиться Царице Небесной, припевая; молилась долго, так что семинаристу надоело ждать, и он стал думать: «Ну, какая это молитва, когда она молится вслух…» И тут она обернулась и говорит: «А как же еще нужно молиться?»
Потом она похристосовалась со всеми, а с ним не стала:
— Он ангел, с ним нельзя.
— Что ты, блаженная, — говорит будущий иеромонах Дорофей, — я в монахи не собираюсь.
— Нет, пойдешь, с тобой нельзя.
Потом приняла от них яблоки и говорит:
— Хороша и без арбуза…
Весь облик блаженной, ее слова сильно подействовали на душу юноши. Весь этот день и ночь он не знал покоя и сна, что было для него редкостью; молился Богу и думал: «Вон, какой я сразу примерный стал…»
Наутро он снова пошел к блаженной Елизавете Ивановне. В наружной комнате ее не было, и она не стала к нему выходить. Тогда он подошел к окошку, которое было прорезано во внутреннюю ее комнату, и заглянул. Она подошла также к окошку и хлестнула его изо всех сил.
— Что ты! Что ты делаешь?!— он едва не кричал от боли. Она говорит:
— Надо из тебя как-нибудь дурь-то вышибить, а то ничего не видя, возомнил о себе.
Белбажский монастырь был очень бедным, и все, что приносили блаженной, она дочиста раздавала.
— Что ты все раздаешь, — говорили ей, — умрешь — и схоронить тебя будет не в чем и не на что. Она отвечала:
— Придет человек, схоронит меня, паникадило зажжет и вас всех накормит.
У матери Веры двоюродный брат был церковным старостой, очень богобоязненный человек. Он давно собирался в Белбаж и все никак не мог попасть. Ездил он на базар в Ковернино, это тридцать верст от Белбажа, а оттуда всегда возвращался домой. Но однажды непреодолимая сила потянула его в Белбаж. Оставив все свои дела и намерения, он поехал в монастырь. Приехал и узнал, что Елизавета Ивановна только что скончалась.
Он очень сокрушался, что не застал ее в живых. Похоронил ее на свои деньги, зажег паникадило и устроил обед сестрам. Так сбылись слова блаженной старицы».
Господи, упокой душу блаженной Елизаветы, со святыми упокой, и её молитвами спаси нас!
Блаженная Степанида Ветлужская
од. Блаженная всю свою многоскорбную жизнь со смирением несла подвижнический крест, за великое смирение и терпение она удостоилась Дара Святого Духа – прозорливости.
О прозорливой ветлужской блаженной Степаниде в те годы знали многие верующие. По свидетельству современников блаженная ходила всегда в лохмотьях, которые подпоясывала кушаком. Милосердные люди часто дарили ей одежду, но она лишь примерив её, вскоре где-то оставляла. На вид она была смуглая, волосы черные. (Верущие рассказывали, что когда она умерла «то весь облик ее просветлился».)
Многие верующие относились к прозорливой старице с большим уважением, люди далёкие от веры не любили блаженную. Подвижница терпеливо сносила побои и насмешки (часто в неё летели камни).
Очень почитал блаженную Степаниду епископ Неофит (Коробов). Блаженная старица незадолго до своей смерти, юродствуя, предупредила епископа, что в скором времени его ждёт поругание.(6 августа 1937 года епископ был арестован, вскоре его расстреляли.)
Когда Степанида умерла, отпевал её епископ Неофит*. Многие верующие люди пришли проводить в последний путь подвижницу.
Блаженная Степанида, моли Бога о нас!
*Епископ Неофит (в миру Николай Алексеевич Коробов) родился 15 января 1878 года в селе Новоселове Борисоглебского уезда Ярославской губернии в купеческой семье (его отец был владельцем двух магазинов в Санкт-Петербурге). После окончания гимназии Николай поступил в 1902 году в Валаамский монастырь, в монастыре окончил миссионерско-богословские курсы. В 1906 году был пострижен в монашество и рукоположен во иеродиакона, в 1910 году рукоположен во иеромонаха. В 1919 году он был назначен настоятелем Борисо-Глебского монастыря. С 1922 года зачислен в братство Покровского Углического монастыря. 25 апреля 1927 года — хиротонисан во епископа Городецкого, викария Нижегородского.
После ареста Ветлужского епископа Григория (Козлова) владыка Неофит был переведен в августе 1929 года в Ветлугу.
6 августа 1937 года епископ был арестован, он отказался отвечать на вопросы следователя, обвинил НКВД в арестах невиновных и предъявлении надуманных обвинений, за что был заключен в карцер. Следствие продолжалось август и сентябрь.
Владыку обвиняли в том, что он «проводил активную подрывную работу, направленную на свержение Советской власти и реставрацию капитализма в СССР», и что им была «создана церковно-фашистская, диверсионно-террористическая, шпионско-повстанческая организация… с общим числом свыше 60 участников». На основании этих обвинений 11 ноября 1937 года Тройка УНКВД приговорила епископа к расстрелу. Могила владыки находится на тюремном кладбище рядом со старообрядческой церковью.
Блаженная Зина (Зинаида Григорьевна Матрохина)
Блаженная Зина (Зинаида Григорьевна Матрохина) родилась в Ветлуге в 1877 г. в купеческой семье. Отец Зины умер рано, и семье пришлось испытать тогда первые трудности и материальное стеснение. Но они были несравнимы с бедами, пришедшими позже.
Сразу после революции все имущество было отобрано, и семья разорена до нищеты. Мать Зинаиды со смирением приняла крест. Когда-то жена состоятельного купца, она теперь зимой ходила в худых валенках, почти босая, в ветхой, негрейкой одежде, но не унывала. Бывало, придет зимой в семью благочестивых ветлужцев Голубевых, сидит и псалмы поет. Смотрит на нее Александра Голубева и думает про себя: «Мы живем и всем недовольны, а человек почти босой зиму ходит и псалмы поет».
По примеру ли матери, по Божьему ли промыслу, такую же жизнь проводила и ее дочь Зина. Грязная, в лохмотьях, во вшах, она говорила: «Мне так мамочка заповедала. Мои вши ни на кого не переползут».
Из-за ее неопрятности люди избегали принимать ее у себя, а если принимали, то самые бедные. Такие, как Мария Александровна, которая сама жила в крайней нищете. Ей блаженная Степанида Ветлужская сказала, что она перед смертью обольется кровью. По этой причине она боялась пускать постояльцев.
Странно живут юродивые, и непонятны нам мотивы их поступков. Живут в нищете, милостыню берут, а себе не оставляют. Зинаида, например, всю милостыню относила в сберкассу. «Кесареви – кесарево, – говорила она. – Из мира пришло, в мир и уйдет». И так эти деньги остались. И даже хозяйке своей, Марии Александровне, она ничего из них не давала.
Придет к ним кто в гости, хозяйка жалуется:
– Хоть ты скажи Зине, чтобы она прибавила мне за квартиру. Ведь мне дров не на что купить. Самой из лесу приходится возить сухостой.
– Прибавлю, Мария Александровна, прибавлю. Пять рублей в год, – говорит Зина.
Мария Александровна даже заревет от обиды:
– Да что ты, Зинушка! Велики ли деньги пять рублей в год. Но Зина только одно повторит:
– Прибавлю, Мария Александровна. Пять рублей в год.
В конце своей скитальческой жизни блаженная лишилась и этого пристанища. Произошло это так. Однажды Мария уехала на медицинскую комиссию, надеялась, что по болезни прибавят пенсию. А того не взяла в соображение, что врачи безбожники, и когда она по стыдливости отказалась раздеться, они начали ее поносить и в конце концов выгнали. Она так расстроилась, что, возвращаясь домой и переходя железнодорожное полотно, не услышала поезд.
Так слова блаженной сбылись, Мария Александровна попала под поезд и умерла от потери крови.
За несколько месяцев до смерти Зина ходила по городу и просила:
– Пустите меня дожить.
Но все знали, что она за квартиру не платит и неопрятна – и не пускали.
Она так и умерла, не имея земного пристанища. Простудилась и через три дня, 27 мая/9 июня 1960 года скончалась. Погребена на новом кладбище. Ветлужцы до сих пор чтут ее память.